Лети как ветер, падай как дождь, поднимайся как трава || Спаси и сохрани
Сначала краткая биография.
Я — Мариэтта Лероа, девушка из простонародья, старшая в семье. Когда я покинула её, у меня уже было несколько братьев и сестёр — тяжёлая ноша для моих родителей. Поэтому я с должным для дочери почтением и смирением приняла их решение продать меня в театр, что, впрочем, не помешало мне тогда проплакать мне ночь напролёт. Мне было десять лет, и ответственных ролей мне не давали в принципе, я была скорее служанкой, чем актрисой, но жизнь всё равно стала легче, чем когда я была полностью ответственна за дом, сестёр и братьев, а также ещё приходилось помогать матери, и я поняла, что Господь любит меня, что укрепило мою веру… За семь лет я так или иначе сменила 5 театров, а где-то три года назад меня приучили к новой работе — после представлений дарить свою любовь за деньги, и именно тогда я получила то имя, с которым проходила до сего дня — Лилианы де Флёр. Звучит как каламбур, но я вкладывала в работу душу, считая, что через меня в мир приходит любовь Господа, и скорбела лишь о том, что за ту радость, что я приношу, я вынуждена брать деньги. И, согрешив, я каждое утро шла в церковь на исповедь, и старательно замаливала грех. Порой я «замаливала» его и по иному, но не о том речь…
Последним театром, в который я попала, был театр «Красная Маска». Я проработала там почти год, прежде чем случились описываемые события.
Моя история стала историей любви и веры.
Казалось бы, это было лишь очередное выступление, но я отчего-то запиналась в словах, хоть действия мои и не могли вызвать пререканий. Я была не слишком довольна собой, но вряд ли кому-то это было интересно. Пришла пора выбирать клиента. К женщинам я не подходила, некоторые кавалеры (странные!) пришли со своими дамами, так что мне оставались лишь двое молодых людей. Один из них, мило стеснявшийся, всё-таки поддался на уговоры своего друга, и мы прошли в соседнюю комнату.
О, юноша оказался горяч, но в то же время — нежен и внимателен. Это было необычно — гораздо чаще мужской огонь оказывается обжигающим и жёстким, словно они пытаются выжать всё из купленной вещи. Подобное отношение бывало и ярко выражено, и почти незаметно, но всегда ощущалось каким-то чутьем. Здесь же подобного не было.
Мы расстались весьма довольные друг другом. Однако время, проведённое с этим мужчинам породило какое-то странное пламя и в то же время — жажду. Я попыталась успокоить их в объятьях Марселя, которому дала согласие ещё во время репетиции, и, в целом, мне это удалось.
После этого Марсель пригласил меня в гости. Почему бы и нет? Он жил во дворце, рядом с несколькими друзьями, которые предпочитали проводить время в беседах. Сначала мне было даже неловко, но под влиянием спокойной дружеской атмосферы я расслабилась, и даже начала беседовать с ними на равных, совсем позабыв, что мне, простолюдинке, даже рта раскрывать не положено пока не спросят. Впрочем, я же актриса, да и в «Маске» работаю не первый день…
Друзья Марселя оказались приятными во всех отношениях людьми, хотя Рауль и показался мне… даже не странным (хотя платье навевало именно такие мысли, но к чему только не привыкнешь в театре!), а скорее резким.
Приятно проведя в этой компании вечер, я отправилась к себе — спать.
Так как вчера мы задержались с выступлением, встать на утреннюю мессу оказалось не так уж просто, но я поборола лень. Когда она прошла, я попросила об исповеди, принеся дар храму. Не взяв денег, Его Преосвященство проводил меня в пыточную и, посадив на соответствующий обстановке стул, предложил говорить. Я покаялась в своих грехах, стараясь не смотреть на разложенные на столе щипцы и специальные зажимы. Выслушав меня, святой отец быстро догадался кто я и где работаю, мне оставалось лишь подтвердить. Он спросил, стала бы я продавать по кускам своё тело, если бы мне нечего было есть? Нет, не стала бы. После этого он заявил, что я продаю по кусочкам свою душу. Я сидела ни жива, ни мертва, мне было страшно, и дело было не в проникновенном угрожающем тоне фразы, а в ощущении, что он прав. Что-то изменилось во мне. Я тянулась к Господу, но сейчас я чувствовала, что мои стремления являются путём в никуда. Мои давние мысли о монастыре стали гораздо более отчётливыми и яркими — я действительно собиралась туда, но никак не могла решиться. Мне казалось, что я в центре паутины, из которой не так-то просто вырваться, и главные нити в ней — чужие ожидания, чужая привычка видеть во мне лишь ту, кого я играю.
Назначив покаянные молитвы и взяв дар храму, инквизитор отпустил меня с Богом.
После исповеди я почувствовала себя нехорошо и, отмолив своё грех, отправилась спать. Болела голова, и я не сильно разбирала куда прилегла, и осознала где я лишь когда меня разбудили. Оказалось, что я задремала в тронном зале. Что за город? Все пути ведут либо в Нотр-Дам, либо в Лувр! Здесь же, в тронном зале меня нашли теперь уже старые знакомые — друзья Марселя, и новые — недавно приехавшие в столицу из Оверни. Мы гуляли и болтали, не найдя себе иного развлечения, а потом Марсель отозвал меня в сторонку и сказал, что есть хорошо оплачиваемая работа. Он и трое его друзей — близкие друзья принца, у которого сегодня день рождения, и естественно они желают подарить неискушённому юноше… м-м-м… опытную наставницу на эту ночь. Я согласилась по инерции, хоть потом она и переросла в зрелое размышление, ибо чтобы уйти в монастырь нужны были деньги. Я всё равно я почувствовала, что поступаю неправильно…
Тем временем Марсель рассказал друзьям, что договорился со мной о подарке. Прелестно, учитывая, что мне идти к принцу в тех же маске и наряде, в которых я выступаю в театре. Так что с этого момента я перестала скрываться перед этими людьми. Какая разница: сейчас они узнают или чуть позже?
Когда подошло время, я переоделась, чтобы идти на праздник к принцу, но на сей раз дороги вели в Нотр-Дам. Проходя мимо, я увидела раненых и схваченного Армана с окровавленным ножом в руке. Что происходит?! Здравый смысл подсказывал пройти мимо, но я не смогла. Я чувствовала необходимость помочь… и именно это желание привело меня к приказу двух Карающих Дланей Господа: «Снимите маску!».
Несколько долгих мгновений я провела в нерешительности, зная, чем это может для меня обернуться, а потом всё же сняла. Мельком взглянув на моё лицо, инквизиция мигом потеряла ко мне всякий интерес, переключившись на Армана, а я под шумок всё же помогла раненым. Под чутким руководством монахини я помогала перебинтовывать раны и поила раненых специальными зельями. Хоть меня и мутило немного от вида крови, я чувствовала, что деяния мои приносят радость как мне, так и Господу. Закончив с сегодняшними делами, я решила завтра же отправится в монастырь, надеясь, что скопленных за последние годы денег хватит на этот шаг. И тут Господь явил чудо — выпив какое-то снадобье, мадмуазель де Легранж полностью исцелилась от тяжёлой раны за считанные мгновения. Я пришла в восторг!
Однако мне нужно было на праздник, и, удостоверившись, что моя помощь больше не требуется, я отправилась в тронный зал. Самого принца не было, зато были его друзья. Они сообщили мне, что по случаю того, что принц собирается сегодня жениться, подарок отменяется, что меня не очень-то и расстроило — не будет лишнего греха, и в тоже время, я смогу провести свой последний день мирской жизни в радости.
Меня попросили станцевать, и я удовлетворила эту просьбу. Под хлопки зрителей я танцевала то, что хорошо умела — эротический танец. Он получился коротким — я танцевала лишь пока хлопали, превращая для себя эти звуки в незамысловатую музыку, — и всё же я успела кое-что заметить. Флориан смотрел на меня как-то странно. Это был рассеянный мягкий взгляд, и я никак не могла понять на что он смотрит — на свою душу или на мою.
Вскоре Лефруа нашёл музыкантов, и заиграл вальс. Я была здесь единственной дамой, но я сумела подарить танец каждому, более или менее удачный: что поделать — я танцевала плохо… в театрах вальс был как-то ни к чему… Потом к нам присоединились Анри и Амелия из Оверни, и они научили нас испанскому вальсу. Увы, Лефруа и Флориана упросить потанцевать с нами так и не удалось, но нехватку дам восполнила Мария де Конти. Иногда приходила королева, один раз даже забежал принц, и всё-таки праздник явно не собирался становится общим. А потом и Мария нас покинула… Не дождавшись развития событий мы уже собирались удалиться в апартаменты, когда Марсель позвал меня поговорить наедине. Она рассказал, что его друг Флориан, что был вчера моим клиентом в «Маске», влюбился в меня, и это не мимолётное увлечение, всё серьёзно. Флориан — очень стеснительный молодой человек и вряд ли решится признаться в своих чувствах, к тому же он уверен, что я твёрдо решила уйти в монастырь, поэтому действовать придётся мне.
Я осталась в некотором замешательстве от этого разговора. Неужели кто-то действительно может влюбиться в… меня? Да, у меня и раньше были поклонники, но это были не более чем мимолётные влюблённости. Как мне обращаться с серьёзным чувством? Я не хочу причинять Флориану боль, но в то же время внутри распускается какое-то тягучее чувство. Надежда… Страх… Возможно ли для меня простое человеческое счастье? Для меня — той, что грешит каждый день? Какая безумная, дикая мысль. Но такая… притягательная. К тому же Флориан мне нравится. От него веет спокойным теплом, и похоже у меня не хватает воли не потянуться за ним…
Выждав подходящего момента, я попросила юношу об уединённом разговоре. Я спросила Флориана о его чувствах ко мне и услышала то, от чего сердце радостно забилось чаще. Впрочем, вскоре оно рухнуло куда-то вниз — он не может жениться на мне, ибо так он лишится и титула, и наследства. В груди заныло, я сжала зубы. Верно. Глупо было бы надеяться, что он бросит всё ради меня. В конце-концов, кто я такая? Да и долг крови должен быть сильнее подобных привязанностей. К тому же то, чего достаточно мне вовсе не должно хватать ему. Я уверена, я смогла бы увлечь его так, чтобы он позабыл о всём на свете, но отношения начатые с коварства и актёрства вряд ли приведут к добру. Со временем он забудет меня и будет счастлив, а я… что же, если я не в праве получить счастья человеческого, я ещё могу получить счастье от общения с божественным… И всё-таки я дала ему выбор: женится на мне или же, раз он пообещал мне любую помощь, помочь мне попасть в монастырь. Впрочем, выбор ли это? Не верится, что он может выбрать первый вариант. Больно… Кого же винить в этой боли? И винить ли?
Нас созвали на репетицию. Те три слова, что мне дали, запомнить легко, как и действия, и у меня всё получалось неплохо, но мне тошно. Шутки Пересмешника иногда вызывают улыбку, но она исчезает быстрее, чем появляется.
Марсель пытается приободрить меня. Может так и надо — упасть ему на грудь в попытке найти утешение? Нет, я не могу, хотя его дружеское участие я принимаю с благодарностью.
В конце репетиции Марсель позвал меня поговорить. Он говорит, что Флориан тяжко переживает. Я огрызнулась: я тоже. Что это, злость? Прочему глазам мокро? Слёзы? Какая глупость. Последний раз я проливала их семь лет назад, с чего же мне плакать сейчас? Марсель предлагает — если Флориан не женится на мне, то это сделает он, всё равно ему терять нечего. Марсель, милый Марсель, я благодарна тебе, но… даже если ты станешь моим мужем, тебя никогда не будет рядом. Прости, но в подобном случае монастырь кажется лучшим вариантом. Помочь тебе встать на праведный путь? Интуиция подсказывает, что моих сил здесь не хватит, ты просто не будешь меня слушать. Добрый, милый Марсель…
Гости прибывают, и мне их развлекать, а я не могу заставить себя выбрать из угла. Я обессилила. Но я добилась лишь того, что моим бездействием заинтересовался Пересмешник. Почему я не развлекаю гостей? Мне плохо. Это женское недомогание? Мне просто плохо. Я не помню, что именно он говорил, но он недоволен. В других театрах после этого следуют угрозы выгнать без экю в кармане, если тотчас же не возьмёшься за работу. Флориан здесь. Зачем он пришёл, зачем?! Я не могу стать его любовницей, это кажется ещё более греховным, чем работа в театре, да и я просто этого не вынесу. Зачем он мучает и себя, и меня? Я улыбаюсь, но чувствую, что улыбка выходит неестественной; может в полумраке движения и кажутся мягкими и призывными, но на самом деле одеревенели все мышцы. Мне постоянно кажется, что он смотрит на меня. Что же это такое? Клиенты спорят, с кем я сегодня уйду в соседнюю комнату. Выбираю наугад. Какая разница?..
Представление прошло неплохо, и я смогла хоть на время отвлечься, однако сценка быстро закончилась и я приступила к иной работе. Мужчина был неплох, но я не могла оценить его старания по достоинству. Тело действовало само, губы шептали что-то страстное, а мысли витали где-то далеко. К реальности мне вернули слова мужчины. Он говорил о том, что некий дворянин просил его пожаловать мне титул, но у него нет такой власти, и поэтому мне стоит обратиться к Дориану, который вскоре поднимется высоко и будет способен мне помочь. Дыхание перехватило, мысли спутались. Я догадывалась и о том, кто сейчас передо мной, и кто оказался нежданным просителем… Титул… Сам по себе он мне не нужен, но если я его получу… я смогу выйти замуж за Флориана… если только он этого пожелает… если же нет — титул мне ни к чему. Но если я, грешница, выйду замуж, смогу ли впоследствии попасть в Рай? Может для этого я действительно должна провести оставшуюся жизнь в молитвах и помощи ближним?
Моя душа прибывала в смятении. Я спрашивала Господа, но он не давал знака, и тогда я пошла за советом к Его Святейшеству. Я объяснила ситуацию, и получила вопрос — а чего хочу я? Я хочу человеческого счастья, хочу быть с Флорианом, а свободное время работать в госпитале сестрой милосердия, но я не знаю, что будет лучше для моей души. На это Его Святейшество сказал, что нет разницы, какой путь я выберу, ибо я прошла по такому пути, что моя душа в любом случае попадёт в Ад. Всё во мне заледенело. Я не могла поверить в такой ужас, но это говорит Великий Инквизитор… Я… я попаду в Ад, чтобы не делала?!.. О, Господи… Его Святейшество спросил, на что я готова пойти, чтобы быть счастливой? Я знаю, что не готова причинять зло другим. А себе? Не знаю… Смотря какое. Непоправимое? Нет. Не могу. Даже если надежды нет…
От Великого Инквизитора я ушла потерянная и отчаявшаяся. Ноги сами привели меня в Лувр, к апартаментам рядом с комнатой принца, к знакомой компании. Меня спросили, что случилось, и я рассказала. Но никто не проявил к моей истории большого интереса. Всё верно… Не в силах оставаться здесь, я сбежала. Я сама желала получить ответ, Господь мой, но я не ожидала, что он будет так жесток. Жизнь моя кончена, я не могу взлететь, но и не желаю больше падать. Мне нравится «Красная Маска» и люди в ней, но роль продаваемой вещи опротивела, и я устала замаливать грехи… хотя теперь, как оказалось, это бессмысленное занятие… Текут слёзы, изнутри рвутся всхлипы… Плачь по проклятой душе. Может… сдаться святой Инквизиции? Говорят, их огонь очищает души…
Я не желала привлекать внимания, но всё же привлекла… Такая красивая девушка не должна плакать? Да пусть будет проклята эта красота! Если бы не она, меня не взял бы ни один театр… Что ждёт меня? Не похоже, чтобы Флориану я была по-прежнему интересна, оставаться в «Красной Маске» нет сил… У меня даже нет дома. Всего пару часов назад я была полна мечтаний и надежд, а теперь впереди лишь пустота. Господи, за что?! Я всегда пыталась быть ближе к тебе, а оказалось, что всё это время падала в пропасть! Господь…
Не желая смущать окружающих, я привела себя в относительный порядок, и отправилась в «Красную Маску». Раньше я сторонилась опиума и неумеренного потребления спиртного, но сейчас мне хотелось забыться. Внутренний голос подсказывал, что теперь я могу предаться любому пороку, но я его не слушала. Откуда во мне эти отголоски надежды? Того, что я искала в «Маске» почти не осталось, лишь пара глотков чего-то горячительного, способного разве что согреть. Зато я нашла здесь слово утешения. Пересмешник предлагал трактовать закон Божий по-своему. Раньше я так и делала, но после разговора с Карающей Дланью, я больше не была на это способна. И всё же Бог не оставил меня своей милость: прибежал запыхавшийся Марсель, с мешочком денег и светлой идеей — купить индульгенцию. Мысль искупать грехи деньгами, а не добрыми делами и молитвами мне в голову не пришла, хотя сама я часто жертвовала деньги храму. Но одно дело — отдавать деньги нуждающимся, а другое — покупать на них искупление грехов. Я не знала, откуда деньги, вряд ли подобная сумма (хотя в мешочек я так и не заглянула, он был тяжёлым) была у Марселя, но он не говорил, а я слишком отчаялась, чтобы не схватиться за эту соломинку, и обессилила, чтобы допытываться правды — её итак сегодня было слишком много для моих плеч.
Великий Инквизитор взял деньги и подписал индульгенцию, заверив её печатью. Я смотрела на неё со смешанным чувством — осознание того, что она только что очистила меня от греха давалось с трудом. Поинтересовавшись происхождением денег и не получив вразумительного ответа, он внезапно отдал их мне, назвав их свадебным подарком. Похоже, у меня не оставалось иного выбора, как идти по пути, которого страстно желало моё измученное сердце, и я была рада этому.
Собрав оставшиеся силы, я позвала Флориана поговорить. Я сказала, что есть надежда на то, что ему не придётся ни от чего отказываться, на то, что я смогу получить титул. Я хотела знать, что он чувствует ко мне, но в результате пришлось рассказывать о своих чувствах. Люблю ли я его? Не знаю. Я не чувствовала раньше ничего подобного, и я не знаю правильно ли это называть любовью. Я просто хочу провести с ним жизнь.
От Флориана веет тем теплом, которого мне так не хватает. Измотанная разговором и сегодняшним днём в целом, я не смогла удержаться от слёз. Юноша обнял меня, и этот жест сказал лучше слов. В нём читалась такая нежность… Когда я немного успокоилась, он попросил, чтобы я ушла из театра, не унижала себя больше, но у меня не было уверенности, что я смогу просить Дориана о подобной услуге, уйдя из театра, но то, что я не буду больше оказывать клиентам особых услуг я обещала с чистым сердцем. В ответ я тоже попросила его — быть рядом. Он был нужен мне как никогда и как никто другой.
К нему в комнату мы вернулись вместе. Он помог мне утолить физические голод и жажду, но истинные мои голод и жажда были совсем иного рода. Я жалась к мужчине в поиске тепла и успокоения, и он щедро дарил их мне. Он вёл себя так, как я могла только мечтать: он говорил именно то, что нужно, когда нужно молчал, и самое главное — он был рядом. Я слушала мерное биение его сердца и рассказывала о своём прошлом, о пережитых мною тяжёлых моментах, о том, как я жила. Он не обрывал меня, не пытался утешать, не обвинял, он просто был, и я чувствовала, как отпускаю меня скопившиеся за годы обида и горечь. Он желал, чтобы я забыла обо всём этом, ибо теперь начнётся новая жизнь, но не был излишне настойчив в этом желании, понимая, что я не смогу убить в себе память. Иногда в разговоре поднимались больные темы, и тогда меня вновь одолевал страх, но вскоре его неизменно растапливали тепло и нежность Флориана, и я вновь улыбалась и шутила. Мои руки не могли лежать спокойно, на сей раз не пытаясь возбудить (разве что иногда…) — Флориан был против подобного до брака, — лишь делая лёгкий расслабляющий массаж, а из горла текло нежное мурлыканье. Это было похожу сразу и на явь, и на сон. Раньше мои отношения с мужчинами походили на бурный горный поток или на ярое пламя, сейчас же это было похоже на безбрежный океан уюта, тепла, нежности. Я жадно впитывала их, тонула в них, получая какое-то особое наслаждение, и отвечала тем же — отдавала свою нерастраченные нежность и тепло. Я была счастлива. Это продлилось потрясающе долго, но оборвалось разочарующе быстро. Впрочем, мы и сами уже засыпали — день был тяжёлым, а завтрашний обещал быть не легче. И всё же с Флорианом я расставалась с явным сожалением.
Проснулась я слишком рано — Париж ещё спал, месса тоже была позже, однако вскоре люди начали просыпаться. Проснулись и друзья принца, но я никак не решалась к ним заглянуть — боялась, что вчерашний вечер может оказаться сном. Глупо, но я ничего не могла с собой поделать: как оказалось, к счастью привыкнуть так же сложно, как и к безнадёжности. Впрочем, мои тревоги оказались ложны, правда Флориан выглядел сонным и усталым.
Скоро должна была начаться месса и я посетила собор. Начало её запаздывало, и я успела выслушать последние слухи: ночью убили инквизитора и Бенедикт де Руа смещён с поста Великого Инквизитора. Новости опечалили меня, причём вторая больше первой. Зачем было смещать этого великого, мудрого человека?
Когда месса прошла, король задержал всех в соборе. Догадавшись, что сейчас будет, я успела заручиться помощью Дориана, да благословит его Господь. Он обещал поспособствовать моему счастью.
Догадки мои оказались верны, Дориан стал признанным бастардом короля, герцогом де Валуа, а в будущем должен стать королём Франции. Странно, но Франциск так и не смог взять в руки копья, хоть король и признал его своим сыном… А потом копьё украли, попутно ранив инквизитора де Вердуго. Убедившись, что помочь я ничем не могу, я отправилась искать руководителей театра. Сначала я встретила Рейнара, и первая фраза, что он тоскливо произнёс, была: «Только не говори, что ты тоже демон», и я даже поперхнулась, забыв о чём хотела сказать. Юноша сгладил неловкость, сказав, что пошутил, и я объяснила ему ситуацию. Благословив меня, он направил меня к хозяину театра. Месье Лерой обнаружился сразу и, выслушав меня, дал согласие. Я радостно поблагодарила его и благословила, хозяин закашлялся. После вопросов о демонах это показалось мне весьма подозрительным, но на сей раз истине я предпочла неведение.
Я сообщила радостные новости Флориану — бедный, похоже он простудился в холодном воздухе Парижа, и это беспокоило меня.
Не желая беспокоить больного, я отправилась на прогулку, и встретила бывшего Великого Инквизитора. Он вёл себя довольно развязно, и чуть ли не сразу сообщил, что он демон. Я сразу же перекрестила его несколько раз, но ничего не случилось. Я была в смятении — как такой великий человек может оказаться демоном? Он справился о моих делах, предложил поблудить напоследок, а потом заговорил о делах божественных, приоткрыв тайны демонов и Чистилища — или, как он сказал, Пандемониума, а также Земель Мёртвых, и даже предложил мне туда прогуляться. Я верила, что месье де Руа хороший человек, но прогулка с демоном в Чистилище не показалась мне хорошей идеей. На этой ноте его отвлекли.
Заглянув к друзьям и рассказав последние новости о демонах, я отправилась гулять с Лефруа. Я рассуждала вслух: получалось, что те грехи, что мне отпустил тогда ещё Великий Инквизитор остались на моей совести, а индульгенция вряд ли действенна. Но и исправить этого в ближайшее время я не могла, так как либо Иквизиция ничего не знала, и тогда остаётся поразиться и ужаснуться их слепоте, либо, что еще более ужасно, она добровольно позволяла демону управлять собой. С другой стороны, слова о том, что моя душа обречена, могут быть обманом, чтобы легче было забрать мою душу или обратить её ко злу, а значит, для меня не всё потеряно. В любом случае никого из тех, кто мог бы дать мне ответы на эти вопросы поблизости не было, и я оставила их на потом.
Чуть позже Париж «порадовал» нас свежей новостью — грядёт Конец Света, и не долее, чем через полчаса. Не видя, что я ещё могу сделать в делах духовных, ибо в этот день я итак молилась больше, чем когда-либо, я решила позаботиться о делах земных. Флориан всё же поднялся, и мы, встретив принца Дориана, попросили его поспешить с присвоением титула — хоть какое-то утешение перед грядущей катастрофой. Сходив к королю, Дориан сообщил, что сейчас не получится, однако данное событие ничуть не помешает нам получить желаемое.
Странно, но Конец Света меня не слишком смущал, хотя я и не знала, что думать, а причина этого была проста — пока Флориан был рядом, меня не слишком взволновало был даже рухнувшее небо. Это было непривычно, непонятно, но прекрасно.
Следующая огорошившая нас новость была о том, что король застрелен герцогиней Тулузской. Однако, зная, что Франциск, принёсший эту новость, находится в полном подчинении у испанского посла, мы предположили, что, как и говорило пророчество, принц убил короля собственноручно.
Страна осиротела, за политическими перестановками было сложно уследить, однако Дориан убеждал, что волноваться не о чем. Однако я порядочно изнервничалась, ибо задача получения титула полностью лежала на мне.
Когда политическая почва перестала шататься, получилось, что Дориан станет королём Англии. По словам Флориана, его родителей английское дворянство устроит ничуть не меньше, чем французское, так что дальше я отправлялась в Англию, а мой будущий жених — домой, улаживать дела с родителями. Хоть я и понимала, что он решил правильно и разумно, близкая разлука печалила меня. Ехать в Англию почти одной было страшно, но и здесь Господь не оставил меня — многие мои знакомые отправлялись в Англию вместе с принцем. Предстояло ещё много трудностей, но я верила, что я… мы с ними справимся. Всё только начиналось.
In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
Я — Мариэтта Лероа, девушка из простонародья, старшая в семье. Когда я покинула её, у меня уже было несколько братьев и сестёр — тяжёлая ноша для моих родителей. Поэтому я с должным для дочери почтением и смирением приняла их решение продать меня в театр, что, впрочем, не помешало мне тогда проплакать мне ночь напролёт. Мне было десять лет, и ответственных ролей мне не давали в принципе, я была скорее служанкой, чем актрисой, но жизнь всё равно стала легче, чем когда я была полностью ответственна за дом, сестёр и братьев, а также ещё приходилось помогать матери, и я поняла, что Господь любит меня, что укрепило мою веру… За семь лет я так или иначе сменила 5 театров, а где-то три года назад меня приучили к новой работе — после представлений дарить свою любовь за деньги, и именно тогда я получила то имя, с которым проходила до сего дня — Лилианы де Флёр. Звучит как каламбур, но я вкладывала в работу душу, считая, что через меня в мир приходит любовь Господа, и скорбела лишь о том, что за ту радость, что я приношу, я вынуждена брать деньги. И, согрешив, я каждое утро шла в церковь на исповедь, и старательно замаливала грех. Порой я «замаливала» его и по иному, но не о том речь…
Последним театром, в который я попала, был театр «Красная Маска». Я проработала там почти год, прежде чем случились описываемые события.
Моя история стала историей любви и веры.
Казалось бы, это было лишь очередное выступление, но я отчего-то запиналась в словах, хоть действия мои и не могли вызвать пререканий. Я была не слишком довольна собой, но вряд ли кому-то это было интересно. Пришла пора выбирать клиента. К женщинам я не подходила, некоторые кавалеры (странные!) пришли со своими дамами, так что мне оставались лишь двое молодых людей. Один из них, мило стеснявшийся, всё-таки поддался на уговоры своего друга, и мы прошли в соседнюю комнату.
О, юноша оказался горяч, но в то же время — нежен и внимателен. Это было необычно — гораздо чаще мужской огонь оказывается обжигающим и жёстким, словно они пытаются выжать всё из купленной вещи. Подобное отношение бывало и ярко выражено, и почти незаметно, но всегда ощущалось каким-то чутьем. Здесь же подобного не было.
Мы расстались весьма довольные друг другом. Однако время, проведённое с этим мужчинам породило какое-то странное пламя и в то же время — жажду. Я попыталась успокоить их в объятьях Марселя, которому дала согласие ещё во время репетиции, и, в целом, мне это удалось.
После этого Марсель пригласил меня в гости. Почему бы и нет? Он жил во дворце, рядом с несколькими друзьями, которые предпочитали проводить время в беседах. Сначала мне было даже неловко, но под влиянием спокойной дружеской атмосферы я расслабилась, и даже начала беседовать с ними на равных, совсем позабыв, что мне, простолюдинке, даже рта раскрывать не положено пока не спросят. Впрочем, я же актриса, да и в «Маске» работаю не первый день…
Друзья Марселя оказались приятными во всех отношениях людьми, хотя Рауль и показался мне… даже не странным (хотя платье навевало именно такие мысли, но к чему только не привыкнешь в театре!), а скорее резким.
Приятно проведя в этой компании вечер, я отправилась к себе — спать.
Так как вчера мы задержались с выступлением, встать на утреннюю мессу оказалось не так уж просто, но я поборола лень. Когда она прошла, я попросила об исповеди, принеся дар храму. Не взяв денег, Его Преосвященство проводил меня в пыточную и, посадив на соответствующий обстановке стул, предложил говорить. Я покаялась в своих грехах, стараясь не смотреть на разложенные на столе щипцы и специальные зажимы. Выслушав меня, святой отец быстро догадался кто я и где работаю, мне оставалось лишь подтвердить. Он спросил, стала бы я продавать по кускам своё тело, если бы мне нечего было есть? Нет, не стала бы. После этого он заявил, что я продаю по кусочкам свою душу. Я сидела ни жива, ни мертва, мне было страшно, и дело было не в проникновенном угрожающем тоне фразы, а в ощущении, что он прав. Что-то изменилось во мне. Я тянулась к Господу, но сейчас я чувствовала, что мои стремления являются путём в никуда. Мои давние мысли о монастыре стали гораздо более отчётливыми и яркими — я действительно собиралась туда, но никак не могла решиться. Мне казалось, что я в центре паутины, из которой не так-то просто вырваться, и главные нити в ней — чужие ожидания, чужая привычка видеть во мне лишь ту, кого я играю.
Назначив покаянные молитвы и взяв дар храму, инквизитор отпустил меня с Богом.
После исповеди я почувствовала себя нехорошо и, отмолив своё грех, отправилась спать. Болела голова, и я не сильно разбирала куда прилегла, и осознала где я лишь когда меня разбудили. Оказалось, что я задремала в тронном зале. Что за город? Все пути ведут либо в Нотр-Дам, либо в Лувр! Здесь же, в тронном зале меня нашли теперь уже старые знакомые — друзья Марселя, и новые — недавно приехавшие в столицу из Оверни. Мы гуляли и болтали, не найдя себе иного развлечения, а потом Марсель отозвал меня в сторонку и сказал, что есть хорошо оплачиваемая работа. Он и трое его друзей — близкие друзья принца, у которого сегодня день рождения, и естественно они желают подарить неискушённому юноше… м-м-м… опытную наставницу на эту ночь. Я согласилась по инерции, хоть потом она и переросла в зрелое размышление, ибо чтобы уйти в монастырь нужны были деньги. Я всё равно я почувствовала, что поступаю неправильно…
Тем временем Марсель рассказал друзьям, что договорился со мной о подарке. Прелестно, учитывая, что мне идти к принцу в тех же маске и наряде, в которых я выступаю в театре. Так что с этого момента я перестала скрываться перед этими людьми. Какая разница: сейчас они узнают или чуть позже?
Когда подошло время, я переоделась, чтобы идти на праздник к принцу, но на сей раз дороги вели в Нотр-Дам. Проходя мимо, я увидела раненых и схваченного Армана с окровавленным ножом в руке. Что происходит?! Здравый смысл подсказывал пройти мимо, но я не смогла. Я чувствовала необходимость помочь… и именно это желание привело меня к приказу двух Карающих Дланей Господа: «Снимите маску!».
Несколько долгих мгновений я провела в нерешительности, зная, чем это может для меня обернуться, а потом всё же сняла. Мельком взглянув на моё лицо, инквизиция мигом потеряла ко мне всякий интерес, переключившись на Армана, а я под шумок всё же помогла раненым. Под чутким руководством монахини я помогала перебинтовывать раны и поила раненых специальными зельями. Хоть меня и мутило немного от вида крови, я чувствовала, что деяния мои приносят радость как мне, так и Господу. Закончив с сегодняшними делами, я решила завтра же отправится в монастырь, надеясь, что скопленных за последние годы денег хватит на этот шаг. И тут Господь явил чудо — выпив какое-то снадобье, мадмуазель де Легранж полностью исцелилась от тяжёлой раны за считанные мгновения. Я пришла в восторг!
Однако мне нужно было на праздник, и, удостоверившись, что моя помощь больше не требуется, я отправилась в тронный зал. Самого принца не было, зато были его друзья. Они сообщили мне, что по случаю того, что принц собирается сегодня жениться, подарок отменяется, что меня не очень-то и расстроило — не будет лишнего греха, и в тоже время, я смогу провести свой последний день мирской жизни в радости.
Меня попросили станцевать, и я удовлетворила эту просьбу. Под хлопки зрителей я танцевала то, что хорошо умела — эротический танец. Он получился коротким — я танцевала лишь пока хлопали, превращая для себя эти звуки в незамысловатую музыку, — и всё же я успела кое-что заметить. Флориан смотрел на меня как-то странно. Это был рассеянный мягкий взгляд, и я никак не могла понять на что он смотрит — на свою душу или на мою.
Вскоре Лефруа нашёл музыкантов, и заиграл вальс. Я была здесь единственной дамой, но я сумела подарить танец каждому, более или менее удачный: что поделать — я танцевала плохо… в театрах вальс был как-то ни к чему… Потом к нам присоединились Анри и Амелия из Оверни, и они научили нас испанскому вальсу. Увы, Лефруа и Флориана упросить потанцевать с нами так и не удалось, но нехватку дам восполнила Мария де Конти. Иногда приходила королева, один раз даже забежал принц, и всё-таки праздник явно не собирался становится общим. А потом и Мария нас покинула… Не дождавшись развития событий мы уже собирались удалиться в апартаменты, когда Марсель позвал меня поговорить наедине. Она рассказал, что его друг Флориан, что был вчера моим клиентом в «Маске», влюбился в меня, и это не мимолётное увлечение, всё серьёзно. Флориан — очень стеснительный молодой человек и вряд ли решится признаться в своих чувствах, к тому же он уверен, что я твёрдо решила уйти в монастырь, поэтому действовать придётся мне.
Я осталась в некотором замешательстве от этого разговора. Неужели кто-то действительно может влюбиться в… меня? Да, у меня и раньше были поклонники, но это были не более чем мимолётные влюблённости. Как мне обращаться с серьёзным чувством? Я не хочу причинять Флориану боль, но в то же время внутри распускается какое-то тягучее чувство. Надежда… Страх… Возможно ли для меня простое человеческое счастье? Для меня — той, что грешит каждый день? Какая безумная, дикая мысль. Но такая… притягательная. К тому же Флориан мне нравится. От него веет спокойным теплом, и похоже у меня не хватает воли не потянуться за ним…
Выждав подходящего момента, я попросила юношу об уединённом разговоре. Я спросила Флориана о его чувствах ко мне и услышала то, от чего сердце радостно забилось чаще. Впрочем, вскоре оно рухнуло куда-то вниз — он не может жениться на мне, ибо так он лишится и титула, и наследства. В груди заныло, я сжала зубы. Верно. Глупо было бы надеяться, что он бросит всё ради меня. В конце-концов, кто я такая? Да и долг крови должен быть сильнее подобных привязанностей. К тому же то, чего достаточно мне вовсе не должно хватать ему. Я уверена, я смогла бы увлечь его так, чтобы он позабыл о всём на свете, но отношения начатые с коварства и актёрства вряд ли приведут к добру. Со временем он забудет меня и будет счастлив, а я… что же, если я не в праве получить счастья человеческого, я ещё могу получить счастье от общения с божественным… И всё-таки я дала ему выбор: женится на мне или же, раз он пообещал мне любую помощь, помочь мне попасть в монастырь. Впрочем, выбор ли это? Не верится, что он может выбрать первый вариант. Больно… Кого же винить в этой боли? И винить ли?
Нас созвали на репетицию. Те три слова, что мне дали, запомнить легко, как и действия, и у меня всё получалось неплохо, но мне тошно. Шутки Пересмешника иногда вызывают улыбку, но она исчезает быстрее, чем появляется.
Марсель пытается приободрить меня. Может так и надо — упасть ему на грудь в попытке найти утешение? Нет, я не могу, хотя его дружеское участие я принимаю с благодарностью.
В конце репетиции Марсель позвал меня поговорить. Он говорит, что Флориан тяжко переживает. Я огрызнулась: я тоже. Что это, злость? Прочему глазам мокро? Слёзы? Какая глупость. Последний раз я проливала их семь лет назад, с чего же мне плакать сейчас? Марсель предлагает — если Флориан не женится на мне, то это сделает он, всё равно ему терять нечего. Марсель, милый Марсель, я благодарна тебе, но… даже если ты станешь моим мужем, тебя никогда не будет рядом. Прости, но в подобном случае монастырь кажется лучшим вариантом. Помочь тебе встать на праведный путь? Интуиция подсказывает, что моих сил здесь не хватит, ты просто не будешь меня слушать. Добрый, милый Марсель…
Гости прибывают, и мне их развлекать, а я не могу заставить себя выбрать из угла. Я обессилила. Но я добилась лишь того, что моим бездействием заинтересовался Пересмешник. Почему я не развлекаю гостей? Мне плохо. Это женское недомогание? Мне просто плохо. Я не помню, что именно он говорил, но он недоволен. В других театрах после этого следуют угрозы выгнать без экю в кармане, если тотчас же не возьмёшься за работу. Флориан здесь. Зачем он пришёл, зачем?! Я не могу стать его любовницей, это кажется ещё более греховным, чем работа в театре, да и я просто этого не вынесу. Зачем он мучает и себя, и меня? Я улыбаюсь, но чувствую, что улыбка выходит неестественной; может в полумраке движения и кажутся мягкими и призывными, но на самом деле одеревенели все мышцы. Мне постоянно кажется, что он смотрит на меня. Что же это такое? Клиенты спорят, с кем я сегодня уйду в соседнюю комнату. Выбираю наугад. Какая разница?..
Представление прошло неплохо, и я смогла хоть на время отвлечься, однако сценка быстро закончилась и я приступила к иной работе. Мужчина был неплох, но я не могла оценить его старания по достоинству. Тело действовало само, губы шептали что-то страстное, а мысли витали где-то далеко. К реальности мне вернули слова мужчины. Он говорил о том, что некий дворянин просил его пожаловать мне титул, но у него нет такой власти, и поэтому мне стоит обратиться к Дориану, который вскоре поднимется высоко и будет способен мне помочь. Дыхание перехватило, мысли спутались. Я догадывалась и о том, кто сейчас передо мной, и кто оказался нежданным просителем… Титул… Сам по себе он мне не нужен, но если я его получу… я смогу выйти замуж за Флориана… если только он этого пожелает… если же нет — титул мне ни к чему. Но если я, грешница, выйду замуж, смогу ли впоследствии попасть в Рай? Может для этого я действительно должна провести оставшуюся жизнь в молитвах и помощи ближним?
Моя душа прибывала в смятении. Я спрашивала Господа, но он не давал знака, и тогда я пошла за советом к Его Святейшеству. Я объяснила ситуацию, и получила вопрос — а чего хочу я? Я хочу человеческого счастья, хочу быть с Флорианом, а свободное время работать в госпитале сестрой милосердия, но я не знаю, что будет лучше для моей души. На это Его Святейшество сказал, что нет разницы, какой путь я выберу, ибо я прошла по такому пути, что моя душа в любом случае попадёт в Ад. Всё во мне заледенело. Я не могла поверить в такой ужас, но это говорит Великий Инквизитор… Я… я попаду в Ад, чтобы не делала?!.. О, Господи… Его Святейшество спросил, на что я готова пойти, чтобы быть счастливой? Я знаю, что не готова причинять зло другим. А себе? Не знаю… Смотря какое. Непоправимое? Нет. Не могу. Даже если надежды нет…
От Великого Инквизитора я ушла потерянная и отчаявшаяся. Ноги сами привели меня в Лувр, к апартаментам рядом с комнатой принца, к знакомой компании. Меня спросили, что случилось, и я рассказала. Но никто не проявил к моей истории большого интереса. Всё верно… Не в силах оставаться здесь, я сбежала. Я сама желала получить ответ, Господь мой, но я не ожидала, что он будет так жесток. Жизнь моя кончена, я не могу взлететь, но и не желаю больше падать. Мне нравится «Красная Маска» и люди в ней, но роль продаваемой вещи опротивела, и я устала замаливать грехи… хотя теперь, как оказалось, это бессмысленное занятие… Текут слёзы, изнутри рвутся всхлипы… Плачь по проклятой душе. Может… сдаться святой Инквизиции? Говорят, их огонь очищает души…
Я не желала привлекать внимания, но всё же привлекла… Такая красивая девушка не должна плакать? Да пусть будет проклята эта красота! Если бы не она, меня не взял бы ни один театр… Что ждёт меня? Не похоже, чтобы Флориану я была по-прежнему интересна, оставаться в «Красной Маске» нет сил… У меня даже нет дома. Всего пару часов назад я была полна мечтаний и надежд, а теперь впереди лишь пустота. Господи, за что?! Я всегда пыталась быть ближе к тебе, а оказалось, что всё это время падала в пропасть! Господь…
Не желая смущать окружающих, я привела себя в относительный порядок, и отправилась в «Красную Маску». Раньше я сторонилась опиума и неумеренного потребления спиртного, но сейчас мне хотелось забыться. Внутренний голос подсказывал, что теперь я могу предаться любому пороку, но я его не слушала. Откуда во мне эти отголоски надежды? Того, что я искала в «Маске» почти не осталось, лишь пара глотков чего-то горячительного, способного разве что согреть. Зато я нашла здесь слово утешения. Пересмешник предлагал трактовать закон Божий по-своему. Раньше я так и делала, но после разговора с Карающей Дланью, я больше не была на это способна. И всё же Бог не оставил меня своей милость: прибежал запыхавшийся Марсель, с мешочком денег и светлой идеей — купить индульгенцию. Мысль искупать грехи деньгами, а не добрыми делами и молитвами мне в голову не пришла, хотя сама я часто жертвовала деньги храму. Но одно дело — отдавать деньги нуждающимся, а другое — покупать на них искупление грехов. Я не знала, откуда деньги, вряд ли подобная сумма (хотя в мешочек я так и не заглянула, он был тяжёлым) была у Марселя, но он не говорил, а я слишком отчаялась, чтобы не схватиться за эту соломинку, и обессилила, чтобы допытываться правды — её итак сегодня было слишком много для моих плеч.
Великий Инквизитор взял деньги и подписал индульгенцию, заверив её печатью. Я смотрела на неё со смешанным чувством — осознание того, что она только что очистила меня от греха давалось с трудом. Поинтересовавшись происхождением денег и не получив вразумительного ответа, он внезапно отдал их мне, назвав их свадебным подарком. Похоже, у меня не оставалось иного выбора, как идти по пути, которого страстно желало моё измученное сердце, и я была рада этому.
Собрав оставшиеся силы, я позвала Флориана поговорить. Я сказала, что есть надежда на то, что ему не придётся ни от чего отказываться, на то, что я смогу получить титул. Я хотела знать, что он чувствует ко мне, но в результате пришлось рассказывать о своих чувствах. Люблю ли я его? Не знаю. Я не чувствовала раньше ничего подобного, и я не знаю правильно ли это называть любовью. Я просто хочу провести с ним жизнь.
От Флориана веет тем теплом, которого мне так не хватает. Измотанная разговором и сегодняшним днём в целом, я не смогла удержаться от слёз. Юноша обнял меня, и этот жест сказал лучше слов. В нём читалась такая нежность… Когда я немного успокоилась, он попросил, чтобы я ушла из театра, не унижала себя больше, но у меня не было уверенности, что я смогу просить Дориана о подобной услуге, уйдя из театра, но то, что я не буду больше оказывать клиентам особых услуг я обещала с чистым сердцем. В ответ я тоже попросила его — быть рядом. Он был нужен мне как никогда и как никто другой.
К нему в комнату мы вернулись вместе. Он помог мне утолить физические голод и жажду, но истинные мои голод и жажда были совсем иного рода. Я жалась к мужчине в поиске тепла и успокоения, и он щедро дарил их мне. Он вёл себя так, как я могла только мечтать: он говорил именно то, что нужно, когда нужно молчал, и самое главное — он был рядом. Я слушала мерное биение его сердца и рассказывала о своём прошлом, о пережитых мною тяжёлых моментах, о том, как я жила. Он не обрывал меня, не пытался утешать, не обвинял, он просто был, и я чувствовала, как отпускаю меня скопившиеся за годы обида и горечь. Он желал, чтобы я забыла обо всём этом, ибо теперь начнётся новая жизнь, но не был излишне настойчив в этом желании, понимая, что я не смогу убить в себе память. Иногда в разговоре поднимались больные темы, и тогда меня вновь одолевал страх, но вскоре его неизменно растапливали тепло и нежность Флориана, и я вновь улыбалась и шутила. Мои руки не могли лежать спокойно, на сей раз не пытаясь возбудить (разве что иногда…) — Флориан был против подобного до брака, — лишь делая лёгкий расслабляющий массаж, а из горла текло нежное мурлыканье. Это было похожу сразу и на явь, и на сон. Раньше мои отношения с мужчинами походили на бурный горный поток или на ярое пламя, сейчас же это было похоже на безбрежный океан уюта, тепла, нежности. Я жадно впитывала их, тонула в них, получая какое-то особое наслаждение, и отвечала тем же — отдавала свою нерастраченные нежность и тепло. Я была счастлива. Это продлилось потрясающе долго, но оборвалось разочарующе быстро. Впрочем, мы и сами уже засыпали — день был тяжёлым, а завтрашний обещал быть не легче. И всё же с Флорианом я расставалась с явным сожалением.
Проснулась я слишком рано — Париж ещё спал, месса тоже была позже, однако вскоре люди начали просыпаться. Проснулись и друзья принца, но я никак не решалась к ним заглянуть — боялась, что вчерашний вечер может оказаться сном. Глупо, но я ничего не могла с собой поделать: как оказалось, к счастью привыкнуть так же сложно, как и к безнадёжности. Впрочем, мои тревоги оказались ложны, правда Флориан выглядел сонным и усталым.
Скоро должна была начаться месса и я посетила собор. Начало её запаздывало, и я успела выслушать последние слухи: ночью убили инквизитора и Бенедикт де Руа смещён с поста Великого Инквизитора. Новости опечалили меня, причём вторая больше первой. Зачем было смещать этого великого, мудрого человека?
Когда месса прошла, король задержал всех в соборе. Догадавшись, что сейчас будет, я успела заручиться помощью Дориана, да благословит его Господь. Он обещал поспособствовать моему счастью.
Догадки мои оказались верны, Дориан стал признанным бастардом короля, герцогом де Валуа, а в будущем должен стать королём Франции. Странно, но Франциск так и не смог взять в руки копья, хоть король и признал его своим сыном… А потом копьё украли, попутно ранив инквизитора де Вердуго. Убедившись, что помочь я ничем не могу, я отправилась искать руководителей театра. Сначала я встретила Рейнара, и первая фраза, что он тоскливо произнёс, была: «Только не говори, что ты тоже демон», и я даже поперхнулась, забыв о чём хотела сказать. Юноша сгладил неловкость, сказав, что пошутил, и я объяснила ему ситуацию. Благословив меня, он направил меня к хозяину театра. Месье Лерой обнаружился сразу и, выслушав меня, дал согласие. Я радостно поблагодарила его и благословила, хозяин закашлялся. После вопросов о демонах это показалось мне весьма подозрительным, но на сей раз истине я предпочла неведение.
Я сообщила радостные новости Флориану — бедный, похоже он простудился в холодном воздухе Парижа, и это беспокоило меня.
Не желая беспокоить больного, я отправилась на прогулку, и встретила бывшего Великого Инквизитора. Он вёл себя довольно развязно, и чуть ли не сразу сообщил, что он демон. Я сразу же перекрестила его несколько раз, но ничего не случилось. Я была в смятении — как такой великий человек может оказаться демоном? Он справился о моих делах, предложил поблудить напоследок, а потом заговорил о делах божественных, приоткрыв тайны демонов и Чистилища — или, как он сказал, Пандемониума, а также Земель Мёртвых, и даже предложил мне туда прогуляться. Я верила, что месье де Руа хороший человек, но прогулка с демоном в Чистилище не показалась мне хорошей идеей. На этой ноте его отвлекли.
Заглянув к друзьям и рассказав последние новости о демонах, я отправилась гулять с Лефруа. Я рассуждала вслух: получалось, что те грехи, что мне отпустил тогда ещё Великий Инквизитор остались на моей совести, а индульгенция вряд ли действенна. Но и исправить этого в ближайшее время я не могла, так как либо Иквизиция ничего не знала, и тогда остаётся поразиться и ужаснуться их слепоте, либо, что еще более ужасно, она добровольно позволяла демону управлять собой. С другой стороны, слова о том, что моя душа обречена, могут быть обманом, чтобы легче было забрать мою душу или обратить её ко злу, а значит, для меня не всё потеряно. В любом случае никого из тех, кто мог бы дать мне ответы на эти вопросы поблизости не было, и я оставила их на потом.
Чуть позже Париж «порадовал» нас свежей новостью — грядёт Конец Света, и не долее, чем через полчаса. Не видя, что я ещё могу сделать в делах духовных, ибо в этот день я итак молилась больше, чем когда-либо, я решила позаботиться о делах земных. Флориан всё же поднялся, и мы, встретив принца Дориана, попросили его поспешить с присвоением титула — хоть какое-то утешение перед грядущей катастрофой. Сходив к королю, Дориан сообщил, что сейчас не получится, однако данное событие ничуть не помешает нам получить желаемое.
Странно, но Конец Света меня не слишком смущал, хотя я и не знала, что думать, а причина этого была проста — пока Флориан был рядом, меня не слишком взволновало был даже рухнувшее небо. Это было непривычно, непонятно, но прекрасно.
Следующая огорошившая нас новость была о том, что король застрелен герцогиней Тулузской. Однако, зная, что Франциск, принёсший эту новость, находится в полном подчинении у испанского посла, мы предположили, что, как и говорило пророчество, принц убил короля собственноручно.
Страна осиротела, за политическими перестановками было сложно уследить, однако Дориан убеждал, что волноваться не о чем. Однако я порядочно изнервничалась, ибо задача получения титула полностью лежала на мне.
Когда политическая почва перестала шататься, получилось, что Дориан станет королём Англии. По словам Флориана, его родителей английское дворянство устроит ничуть не меньше, чем французское, так что дальше я отправлялась в Англию, а мой будущий жених — домой, улаживать дела с родителями. Хоть я и понимала, что он решил правильно и разумно, близкая разлука печалила меня. Ехать в Англию почти одной было страшно, но и здесь Господь не оставил меня — многие мои знакомые отправлялись в Англию вместе с принцем. Предстояло ещё много трудностей, но я верила, что я… мы с ними справимся. Всё только начиналось.
In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
@темы: РИ, отчёты, ловля блох, 09/2010
-
-
14.09.2010 в 01:20-
-
14.09.2010 в 09:30-
-
14.09.2010 в 14:22-
-
14.09.2010 в 17:35